Сколько себя помню на девятое мая в Москве всегда теплая солнечная погода, как будто сама природа ликует вместе с народом.
Начало мая одна тысяча девятьсот семьдесят маленького года.
«Боб, что на праздники делать будем!?»,- я зашел к другу, чтобы определить планы на 9 мая.
«Не знаю»,- как всегда неопределенно ответил товарищ.
«На салют-то пойдем!?»,- настаивал я.
«Там видно будет»,- опять ужом дипломата ускользнул Боб.
«На красную пойдем или рванем на Ленинские!?»,- не унимался я, требуя определенности. Но приятель вновь увернулся от прямого ответа. Я давно привык к его неопределенности, дипломатичности ответов и в нужный момент брал власть в свои руки и увлекал его туда где, как мне казалось, будет весело и приятно находиться.
«Ну что, пойдем прошвырнемся по нашей «стрит», посмотрим что на ней новенького!»,- предложил я.
«Позже, сейчас не могу, мать ключи дома забыла, надо её дождаться»,- ответил друг.
«Отец на работе, как всегда поздно будет!?»,- намекнул я, что это можно переложить и на старшее поколение.
«Нет, он в Белград уехал на все праздники.»,- последовал ответ.
«Как так, на такой праздник и уехал!?»,- не понял я, как можно в такой день уехать!
«Ему что, горящая турпутевка подвернулась, а почему мать не взял!?»,- вопросы сыпались из меня как из прохудившегося мешка.
«Нет, ему каждый год поздравление с ПОБЕДОЙ приходит от Югославского правительства и приглашение приехать, они сами всё оплачивают и гостиницу и питание.»,- спокойно, как само собой разумеющееся, пояснил Боб.
«С чего это!?»,- не поверил и позавидовал я товарищу.
«Так у него югославских наград, больше чем наших, он считай Герой Югославии, его и Броз Тито знает»,- без эмоций, как данность, произнес Боб.
Его звали Владимир Ильич, ей-богу не вру, так звали отца Боба, между нами просто «Ильич». И был он похож на другого Ильича, который Леонид. Такие же густые черные брови, такой же невысокий с залысинами лоб, такая же грузная фигура. На этом сходство заканчивалось.
В то время он работал заместителем заведующего комплекса питания в Таганке. Может помните — книжный магазин, столовая или кафе, в разное время называлось то так, то эдак, а дальше кулинария, и кинотеатр «Таганский». Так вот наш «Ильич» заведовал этой столовой, и при окладе в 90 рублей дом у него был полная чаша. И чем больше до меня доходили нюансы этого достатка, тем меньшим уважением проникался я к отцу товарища.
«Не вздумай при нем его с Брежневым сравнить.»,- как-то предупредил Боб,- «Он его терпеть не может». И однажды я был свидетелем, как «Ильич» плюнул в собственный цветной телевизор, лишь на нем замаячила знакомая фигура на трибуне. Вот так, было и такое.
«В.И., расскажи пожалуйста как в Югославию попал»,- спросил я его намного позже того вечера, когда узнал про его награды.
«Хм, длинная история!»,- знакомо усмехнулся В.И. и тяжело вздохнул. Видно было, не хотелось ему всё это еще раз вспоминать, но молодежь должна знать, что пришлось пережить предыдущему поколению и какие невзгоды выпали на их долю.
«Ты же знаешь, я из кубанских казаков»,- начал он свой рассказ из далека и назвал название какой-то кубанской станицы.
«С детства к лошадям был приучен, вот и попал в кавалерийский полк. Служба привычная, только вот одно «НО» — война другая стала. Кинули нас на танки, десант мы отсекли от танков, многих фрицев порубали, вот только против танков с голой шашкой не повоюешь, коня подо мной убили, и на всем скаку грохнулись мы об землю, стукнулся я головой об камень и сознание потерял. Очухался, кругом немцы, своих собирают, наших раненых добивают, и ни шашки моей рядом нет, ни оружия, заломали меня, в плен попал, в Югославию в концлагерь отправили, там через несколько дней бежать удалось и повезло сразу на партизан наткнулись. Вот там и воевали, резали этих гадов, в армии Броз Тито. Полтора года воевал я в югославской армии. А в сорок четвертом, наши уже совсем близко были, ранило меня сильно и с первым же самолетом меня в наш госпиталь отправили.Вылечили меня, потом больше месяца смершевцы допрашивали, хорошо что сам Тито меня знал и сам на их запрос ответил. Довелось еще и Чехословакию освобождать.
Демобилизовали меня по ранению в октябре сорок шестого, наш дом в станице сгорел и никого там не осталось,в стране разруха, продукты по карточкам, да в основном один хлеб. Что делать!? Где найти работу!? Удалось устроиться поваром в подмосковный пансионат. Вот так потихоньку я и оказался в этой столовой.»,- и в этой последней фразе мне показалось, что ему глубоко противно жить по заведенным там правилам.
Несколько раз в жизни я слышал от своего отца восторженные рассказы об югославских партизанах. Я не спрашивал, не тянул его за язык, он сам лишь только речь заходила об Югославии, вспоминал югославских партизан.
«Офицерских штрафных батальонов не надо, дай только партизан. Если они на броне, то за машину можно быть спокойным. Считай два года передовой, кажется всё мы видели, но и у нас бывалых волосы дыбом вставали, когда мы видели, что они творили с немцами в окопах.»,- как-то разоткровенничался отец.
«Понимаешь, при танковой атаке по уставу за сто метров до окоп противника десант должен спрыгнуть и бежать за машиной»,- начал объяснять отец.
«Зачем!?»,- вырвался у меня глупый вопрос.
«Ха-ха!!»,- рассмеялся батя,-«Они тоже говорили «Зачем».
«Чтобы десант не погиб, когда машину подобьют»,- объяснил батя устав.
«А эти ( с каким восторгом и одобрением он произнес слово «Эти», высшая похвала мужеству и доблести прозвучала в его голосе) едут до конца, прямо в окопы прыгают и огромными кривыми ножами, как баранов фрицев режут. Их только на горных тропах немецкие смертники, прикованные цепями к пулеметам останавливали.»
«А чего же они не стреляли!?»,- спросил я про партизан.
«Привычка. Патроны экономили. Не было у них снабжения, только то, что в бою добыли!».
Добавить комментарий