Он был ровесником моему отцу. Он также, как и мой отец, родился в 1923 году.
Мы работали вместе, в одном конструкторском бюро. КБ — это конечно громко сказано, маленький отдельчик на одном из московских заводов, всего-то 12 человек, как двенадцать апостолов, десять «белых воротничков» и двое рабочих (токарь и фрезеровщик), вот всё КБ, которое отвечало за выпуск «ширпотреба» на нашем заводе.
«Ну что, отдышался!? Перекур!?»,- спросил Константиныч, видя что моё дыхание стало приходить в норму. «Великий день всегда должен начинаться с великого перекура»,- как-то перефразировал Длинный старую русскую пословицу:»Семь раз отмерь — один отрежь».
«Сегодня я что-то со скоростью перебрал, опять провозился и выскочил из дома в 51 минуту.»,- начал я оправдываться.
Жил я тогда рядом с работой или работал рядом с домом, это как кому угодно будет, но свой километр с гаком каждый день пробегал что называется на полных оборотах.
А вот и Длинный ждет нас в курилке. Со всего этажа, где располагались отдел технологов и наше КБ, курили только мы с Константинычем. Длинный был, как мы тогда шутили — «примкнувший» к нам.
Константиныч! Что связывало нас, таких разных людей!? Перекуры? Совместные и ежедневные походы в столовую? Шахматы в обеденный перерыв? Или что-то другое? Невидимое и неосязаемое, необъяснимое, то что нельзя измерить или пощупать. Что может сдружить таких двух людей? Меня, молодого и «Борзого», я бы даже сказал, наглого и этого, как мне тогда казалось «Старичка». Он мало, как говорят конструктора «рисовал», в основном занимался ГОСТами на наши разработки. Тихий, спокойный, никому не причиняющий зла, всегда и всем почти во всем уступавший старикашка. Про таких ЮНОСТЬ часто говорит:»Доживает свой век».
«Что-то у меня сегодня ноги чешутся больше обычного»,- как-то в курилке пожаловался Константиныч, постоянно наклоняясь.
«Неужто от Срывалина псориаз подхватил»,- грубо посмеялся я над Константинычем.
«Да нет, Псориаз не заразный»,- садвокатничал Длинный.
А Константиныч задрал одну брючину и неистово стал расчесывать свою покалеченную ногу. Смех так и застрял в моем горле. Вместо нормальной ноги у него я увидел всю в шрамах, с вырванными кусками мяса искореженную голень. Не приведи Господь, тебе читатель, видеть такое.
«Константиныч, ты водой смочи, полегчает»,- посоветовал Длинный.
«Как же он ходит?»,- задумчиво вырвалось у меня, когда Константиныч скрылся в «дебрях туалета».
«Он в плену был, я однажды с ним в баню ходил, у него и на заднице и на спине огромные куски вырваны. Его собаками травили.»,- объяснил Длинный.
Нет, он не хромал, не волочил свои ноги, он ходил почти как все люди, наверное за сорок слишним прошедших с тех пор лет, он научился не отличаться от окружающих людей, но когда я повнимательней к нему пригляделся, увидел, что он не так как все переставляет свои ноги.
«Он дважды бежал из концлагеря и оба раза неудачно»,- добавил Длинный.
«Константиныч, расскажи про войну, как в плен попал»,- выбрав момент, когда мы остались вдвоем, задушевно попросил я его.
Я был начальник, он — подчиненный, и привыкший всем уступать Константиныч, собрав в кулак остатки своей раздробленной воли стал вспоминать:
«В августе сорок первого я в пехоте был, пошли мы в контратаку, а нас фрицы минами стали накрывать, одна рядом со мной разорвалась, ноги мне перебило, немцы нас с флангов обошли, вот так я и оказался в плену.»
«Ты что же, без сознания был!? Как же приказ в плен не сдаваться, последнюю пулю — себе!?»,- аккуратно спросил я.
«Я потом уже от потери крови сознание потерял, у меня было время, не смог я себя застрелить, я так и рассказал смершевцам в сорок пятом, когда нас освободили, а мне за это десять лет лагерей дали. Так что я только в 56-ом году вернулся.».
«Так ты и в наших лагерях побывал!?»,- удивленно и жалея его произнес я.
«Да, от звонка до звонка, даже под амнистию не попал»,- тяжело вздыхая ответил Константиныч.
Как то в курилке зашел у нас разговор про ВОХР. Военизированная охрана для тех кто случаем не знает. Тогда не было такого количества охранников, да и во многих местах их вообще не было. В основном служили там бабульки и дедульки, плюнешь — и нет его, одуванчики, как я иногда называл их. И только в серьезных организациях, где разрабатывались или производились настоящие государственные тайны стояли крепкие мужики с пистолетами в кобуре. По охране можно было определить и серьезность организации, настоящесть «почтового ящика», как тогда назывались почти все организации.
И я без всякой задней мысли стал бахвалиться, что могу пройти любую охрану, рассказал как без пропуска проходил в свою альма-матер. Не знаю как сейчас, а тогда МВТУ имени Баумана, ракетный вуз, как называл его «Вражий голос», был очень серьезной организацией, с настоящей охраной.
Константиныч молчал, слушал мои похвальбушки, а потом произнес:
«А я так не умею, меня даже в нашем министерстве, с пропуском в руке, бабулька останавливает».
«Да ладно, как это с пропуском останавливает!?»,- не поверил я ему.
И случай подвернулся. Буквально через месяц после этого разговора нас вызвали в министерство, утрясти кое-какие бумаги, были у тамошних клерков вопросы. И поскольку Константиныч их составлял, я взял его с собой. На всякий случай, чтобы он ответил на тот вопрос, на который я не смог бы сразу ответить.
Вот и проходная министерства на улице Горького недалеко от памятника Пушкину. Достаю пропуск, раскрываю его, и быстро первым прохожу мимо пожилой служительницы ВОХРа. Зачем она тут стоит!? Какие тайны охраняет!? Она даже не взглянула на меня, так же как и я на неё! Так, пустое место, для порядку, положено.
Я уже собрался направиться к лифту, как позади себя услышал шум. Вопль охранницы, и лепет Константиныча. Оборачиваюсь и что я вижу……..
Мой Константиныч из вполне респектабельного мужчины превратился, как я его тогда в сердцах назвал в сущего «ангелочка». Он весь вытянулся в струнку, только оттопыреная рука с раскрытым пропуском отделялась от его тела, было такое впечатление, что он хочет исчезнуть из поля зрения охраны, улетучиться из этого места, глаза закатились куда-то наверх, захочешь, а так не сможешь их закатить, голова скособочилась куда-то набок, в тяжелой психиатрии такое редко увидишь.
И несмотря на раскрытый собственный пропуск, эта «воительница» его не пускает. Пришлось мне вмешаться в ситуацию и долго объяснять этой «бабульке», что это наш очень ценный работник, нашего министерства, что его надо пропустить. И отведя её немного в сторону, чтобы не слышал Константиныч, я в двух словах рассказал ей, что он был в плену и на любую охрану у него такая реакция.
«Ладно, пусть идет, я всё поняла.»,- вынесла свой приговор охранница.
Ничего я тогда не сказал Константинычу. Будто и не было этого эпизода.
Только, как мне сегодня кажется, я немного понял, что пришлось вынести этому человеку.
Добавить комментарий