Передовую смяли, проскочили и не заметили, как-будто там и не было никого. Вот спешим, всю скорость из машин выжимаем, а нас по рации подгоняют :» Быстрей, быстрей! «.
Проехали несколько километров, слева лесок реденький стоит на пригорке, впереди низинка. И только поравнялись мы с этой рощицей, немцы нас по боковой броне, как зайцев отстреливать начали.
» Эх, развернуться бы, да разочек плюнуть из всех стволов!! Одним залпом стерли бы этих гадов с земли. Вот беда, приказ не разрешал! Время и боекомплект экономить надо. Вперед, только вперед!!! Как наша разведка эту батарею прозевала или ночью немцы её туда поставили, не знаю. Несколько машин в том поле встали подбитые, наверное они и подавили ту батарею.
Мне уж до ложбинки немного дотянуть осталось, какую-то сотню метров. Вот оно — спасение, совсем рядом! И тут вдогонку — снаряд.»
Не помню по какому поводу, но однажды речь зашла о Маресьеве и я с восторгом стал восхвалять его подвиг. Отец всегда резко выражал своё мнение, а тут даже вспылил.
«Подумаешь ерунда какая, ноги перебиты. Ему просто повезло, что встретил Бориса Полевого и он написал о нем книгу. Таких как Маресьев были тысячи, сотни тысяч.»
Вот тогда я и услышал от отца эту историю про бой, даже не про бой, а дорогу к бою, и то что случилось дальше.
«Как довел я машину до укрывшей нас низины не помню, ребята подсказывали. Остановились, вытащили они меня :
«Живой !?»
«Вроде живой,не вижу ничего! «,- отвечал отец.
» У тебя вся левая сторона головы в крови и комбинезон весь в дырках слева на спине и кровь сочится.»,- сказал кто-то из экипажа.
Как и почему он остался один, отец не рассказал. То ли в горячке ребята решили, что его подберут следующие за ними части, и бросились догонять свой корпус, то ли по другой причине. Не рассказал отец.
» На одиннадцатые сутки я попал в госпиталь, где я лазил, где был всё это время не знаю, ничего не видел.», — продолжил батя.
«Ты ничего не путаешь!? «,- недоверчиво спросил я.
«Нет «,- грустно ответил отец,- «На одиннадцатые сутки, у Маресьева хоть шоколад был в НЗ, а у нас ничего не давали.»
» Собрались врачи удалять мне левый глаз, санитары за мной пришли, а мне удалось протащить в госпиталь маленький браунинг. Они ко мне, а я выхватываю пистолет, патрон в потолок засадил и на них:» Вожу им вот так, на глазах повязка, ничего не вижу, Здесь четыре осталось, сунетесь три ваших, последний мой!!! «,- отец водил рукой, показывая как он угрожал санитарам. Так и не дался он вырезать ему глаз сколько его не уговаривали.
Работала в том госпитале молоденькая дивчина, хирург, украинка Оксана. Отец часто вспоминал её, мать даже не ревновала, понимала всё. Вот она и взялась его лечить, видно глянулся ей этот гарный хлопец.
Вылечила она его, спасла отцу глаз! Правда он им ничего не видел, и глаз был всегда скошен куда-то в левую сторону, но это всё же был глаз, а не зияющая пустота в глазнице. Много таких фронтовых калек я видел в детстве. Да и правый глаз видел всего на 80 процентов, но самое главное сохранилось не обезображенное, а почти человеческое лицо.
«Ну, а что же было дальше !? «,- не выдержал я, пораженный этой историей, гордясь своим отцом.
» Осталось в моем теле сорок три куска железа и страшнейшая депрессия. Жить не хотелось, есть отказывался. Кому я теперь такой нужен калека? Казалось мне! «,- продолжал отец.
Та Оксана оказалась для отца настоящей берегиней, специально для него сама готовила кашу, с ложечки, чуть ли не силком, кормила его, в свободную минутку играла ему на скрипке.
Чего только не делала, но вылечила, подняла, поставила на ноги защитника!
Больше они кажется не виделись, во всяком случае я ни разу в жизни не видел этого врача, но то что её звали Оксана помню.
Хвала всем таким… (Хотел написать РУССКИМ ЖЕНЩИНАМ, а потом вспомнил, что она была украинка, да и батя мой наполовину украинец, и мову знал в совершенстве, как и русский язык).
Он наверное, как и все ушедшие от нас фронтовики переворачивается в гробу. Они не делили, не рвали страну на куски. Они её защищали. Каждый как мог на своем месте!
Добавить комментарий